"Марианна — фон эпохи", очередной фик по ОЭ

Сборник коротких историй, объединенных одним сюжетом: действие происходит в реальности, в котором "фоном эпохи" становится куртизанка Марианна. Разбираются сословный, женский и гоганский вопросы.

В ролях: Марианна Капуль-Гизайль, Ричард Окделл, Рокэ Алва, Мэллит, а также starring Король и Кардинал.
АУ, ООС, балаган, сниженный накал страстей, имеется элемент "деконструкции деконструкции" (см. примечание ко второй истории).
Внимание! Третья история может быть немного неприличной и не очень высокоинтеллектуальной. Мы предупредили.

читать дальше1. Имущественный ценз1. Имущественный ценз

Смолоду она гуляла,
Всем на свете промышляла.
Барыня ты моя,
Сударыня ты моя.
Народная песня.

В тот год королем овладела жажда перемен. Реформаторский зуд передался и кардиналу, и два государственных мужа теперь часто запирались в кабинете и подолгу там сидели, обсуждая будущие нововведения. Выходили они оттуда с очередным законопроектом в руках, который и представляли на суд королевского совета. Так как спорить с Его Величеством и тем более с Его Высокопреосвященством в те времена не то чтобы считалось неприличным, но скорее осуждалось, чем поощрялось, то после недолгих прений закон или указ принимали с незначительными поправками.
Одно из таких изменений коснулось института оруженосцев: король предложил ввести имущественный ценз. Каждый, кто соберется обременить себя воспитанием молодого поколения, должен теперь будет доказать свою финансовую состоятельность, предоставив документ о размере капитала, а также заплатить в казну немаленький взнос. Последнее предложение горячо поддержал тессорий, который радел за государственный бюджет так же сильно, как за свой карман, а первое понравилось самым спесивым из богатых дворян.
— Действительно, господа, — заявил Колиньяр. — Мы же не хотим, чтобы наши дети оказались на службе у какого-нибудь нищего. Есть у нас такие — родовитые, но обедневшие. Далеко ходить на надо: возьмем, например…
— Именно, — прервал его Килеан. — Нечего. Отличный указ, я точно за.
Проект приняли в первом чтении и поручили его исполнение, конечно, тессорию — именно его подчиненным предстояло оценивать уровень доходов дворян и принимать у них взносы.
То, насколько сырым и недоработанным был указ, выяснилось уже в первые три дня. Неучтенный фактор всплыл, когда в казначействе появился один из богатейших купцов города, поставщик императорского двора, торговец шадди и заморскими специями. Купец вывалил на стол перед секретарем гору золотых монет и громогласно спросил:
— Где здесь взносы на оруженосцев сдавать?
— Вы, извините, представляете интересы какого-то дворянина? — уточнил секретарь.
— С чего это? — удивился купец. — Сам себя представляю. А, забыл, вот документ-то.
Он вытащил из кармана сложенную втрое бумагу, подул на нее, стряхивая прилипшие крошки шафрана, и протянул секретарю. Следом за этой бумагой на свет появилась другая, еще более мятая.
— Но вы же не дворянин, — не сдавался секретарь. — Вы не имеете права.
— Я?! — взревел купец и, рывком расправив вторую бумагу, сунул ее секретарю под нос. Это оказалась копия того самого королевского указа, которую купец, видимо, раздобыл, пока вращался при дворе. Секретарь отодвинулся и что-то промычал.
— Ну и где тут написано «сословие»?! — бушевал купец, тыкая в документ мясистым пальцем. — Где ты тут видишь слово «дворяне», а, крыса конторская?!
На шум из кабинета выглянул сам начальник. Секретарь сжался и втянул голову в плечи: старик тессорий был известен своей невероятной сословной терпимостью — видимо, так проявлялось его уважение к семейной истории. Сотрудники его ведомства, независимо от происхождения, через два-три месяца после поступления на службу сами собой приводились к единому знаменателю и становились похожи друг на друга одеждой, прической, привычками и даже фигурой. Фактически, Манрик изобрел класс разночинцев, только такого слова тогда еще не придумали.
— Что такое? — спросил тессорий строго.
Секретарь пустился в объяснения; купец мрачно взирал на него, сложив руки на груди. Манрик выслушал подчиненного и вынес вердикт:
— Он взнос сделал? Сделал. Справку предоставил? Предоставил. Все в порядке, формальности соблюли. Выпишите ему пропуск, и дело с концом.
Вносить поправки в указ было уже поздно, поэтому тем же вечером Манрик постарался предупредить короля заранее, чтобы того не шокировало присутствие на церемонии мещанина.
— Нужно было сразу об этом подумать и отметить, что это касается только дворян! — простонал король, хватаясь за голову. — Я идиот, мы все идиоты! Надо же быть таким недальновидным!
— Да не будет он в самом деле брать оруженосца, — поспешил успокоить его Манрик. — Человек посидит на галерее, посмотрит на праздник, почувствует свою значимость, причастность к высшему обществу.
— Но ведь каждый, кто оказался на галерее, формально имеет право!
— Кто из купцов в здравом уме повесит себе на шею такую обузу? — привел еще один довод Манрик. — Ваше Величество, не волнуйтесь. В следующем году изменим этот пункт. Может быть, введем особые места — для зрителей, тоже за дополнительную плату…

В результате в день св. Фабиана на церемонии оказалось несколько меньше дворян, чем обычно, зато галерею почтили своим присутствием три купца, один аптекарь — и Марианна Капуль-Гизайль. Баронесса вплыла в приемную тессория в последний день, миновав двух клерков на входе и секретаря. За ней следовали три лакея: один нес ее манто, другой — собачку, а третий — приятно позвякивающий сверток. Марианна обольстительно улыбнулась, села, поддернула изящным движением юбки и сообщила, что желает заплатить взнос. Тессорий учтивым тоном поинтересовался, не заболел ли барон.
— О нет, — сказала Марианна томно. — Это мои личные доходы. Вот смотрите, справка, подписана и заверена юристом.
Она извлекла из муфты свернутый в трубочку и перевязанный атласной лентой документ. Манрик сразу узнал печать лучшего городского адвоката. Лакей с поклоном выложил на стол три бархатных мешочка. Противопоставить баронессе было нечего: пол потенциального участника церемонии в королевском указе тоже не упоминался.

Ко всеобщему удивлению, не было на празднике и Первого маршала, что породило массу сплетен о его финансовом положении. На самом деле, Алва выполнял очень ответственное и очень секретное королевское получение за пределами столицы.
Пересуды, впрочем, трепали его имя не так долго, как в другие разы, потому что после церемонии и так было о чем посудачить.
Праздник начался. Ярко светило солнце, становилось все жарче. Дворяне присматривались к молодым людям: кто-то лениво пробовал на вкус чужое имя, кто-то пытался найти смутно знакомое лицо и понять, с чьими именно родителями успел договориться. Купцы на верхней галерее, не стесняясь, переговаривались в голос.
— Вон на того парня гляди.
— О, какой на еду, такой и на работу, удачно, надо брать.
— Список, где там их список, как там его? Эй, где тут фамилии смотрят?
— Ты свои слова-то не забыл? А титул помнишь?
— Обижаешь. У меня этих титулов побольше, чем у некоторых. Ага, вот. Эй, Карл, как тебя там, Фрошенбах, я, Рене Жоффруа, первой гильдии купец, поставщик Его Императорского Величества, глава фирмы «Жоффруа и сыновья»…
Скандала пока что не получилось: родители Карла не попали на праздник, а сам мальчик был настолько до этого уверен, что его никто не возьмет, что был рад любому исходу. Король зажмурился и пообещал себе, что в следующем году сделает все как положено.
Дальше церемония продолжалась почти без эксцессов. Два других купца так никого себе и не приглядели, но были страшно довольны, что посетили такое важное мероприятие. Аптекарю достался Северин Заль.
Ричарда Окделла взяла Марианна.
Позже, в кругу друзей, она признавалась, что выбирала тогда между двумя юными потомками богов, но Повелитель скал почему-то показался ей красивее.

______________________________________

Что это было за важное поручение, которое выполнял Алва? Читайте в следующей истории!
 
2. Гальтарский прецедент2. Гальтарский прецедент

А в том послании всего четыре слова:
«Прощай, уехала. Гражданка Иванова».
«История каховского раввина», одесская песня

Еще одно королевское нововведение, гораздо более масштабное, тоже отчасти касалось финансов — оно было связано с гоганским вопросом. Агенты кардинала в Агарисе передали, что гоганы начали вести дела с так называемым принцем в изгнании, мало кому интересным претендентом на талигский престол, потомком давно свергнутого правителя. Поначалу кардинал не придал этому известию значения, но чуть позже резидентура донесла, что гоганы обещают спонсировать вторжение в Талиг и захват власти, а взамен требуют, чтобы им отдали Гальтару. Допустить такого, конечно, было нельзя, и кардинал решил действовать на опережение. За три дня, проведенных за закрытой дверью кабинета, они с королем породили законопроект, согласно которому гоганам на довольно выгодных условиях предлагалось поселиться в Талиге, и в полное их распоряжение передавалась вся территория древнего города и его окрестности; Талиг будет рад принять сколько угодно гоганских семей из любых городов мира.
В королевском совете законопроект восприняли как очередную блажь монарха, но возражать не стали, и через официальные каналы — талигское посольство в Агарисе — предложение довели до гоганских старейшин. Хитрые пройдохи сразу почуяли свою выгоду: зачем ставить на рискованное предприятие, если можно получить свое быстрее и мирным путем. Иначе непросчитываемых факторов было слишком много: неизвестно, удастся ли интервенция, закрепится ли на троне их ставленник, сдержит ли он обещание… Старейшины согласились на переговоры.
На переговорах гоганы долго сыпали витиеватыми фразами, мялись и вежливо отнекивались, видимо, набивая себе цену, пока в зале не появился положенный по протоколу, но как всегда опоздавший к началу Первый маршал. Увидев его, гоганы почему-то очень быстро пошли навстречу Талигу и приняли основные условия почти без оговорок — только потребовали, чтобы на документе, закрепляющим их права на Гальтару, стояла и маршальская подпись. Оставшиеся пять часов они торговались, въедливо обсуждая многочисленные мелкие детали.
В итоге Гальтарская провинция получила грандиозную автономию — фактически, она должна была стать обособленным государством в составе Талига: гоганы имели право чеканить собственную монету, формировать свою армию и вести торговлю с любыми странами, не уплачивая пошлин. В ответ они обязаны были признать себя гражданами Талига, своими силами отстроить разрушенный город, ежегодно вносить в казну определенный налог и ни в каких вопросах не чинить препятствий новообретенным соотечественникам. Доходы от этих налогов, по прикидкам тессория, должны будут покрыть все расходы, связанные с переселением гоганов, уже на третий год.
Так Гальтара оказалась в руках гоганов. Уже в первые месяцы туда стеклось множество семей со всего света, город начали понемногу обустраивать, и жизнь потекла своим чередом.

Тем временем приближался день св. Фабиана, и король снова вспомнил о новых подданных. Он решил, что для лучшей интеграции в общество нужно познакомить их с культурными традициями Талига — и начать с института оруженосцев.
— Чисто как жест доброй воли с нашей стороны, — сказал он кардиналу. — Показать, что мы о них не забываем, что они для нас важны. Пошлем кого-нибудь из наших генералов, пусть выберет себе хорошего гоганского мальчика, обучит его за три года военному ремеслу и вернет родителям уже боевого офицера. Понимаю, что дворянством там и не пахнет, но в наших обстоятельствах…
— О да! — обрадовался кардинал. — Служить оруженосцем у Первого маршала — очень почетно.
— В смысле — у Первого маршала? Алва ведь никогда…
— Очень удачная идея со всех сторон. Тут у меня два соображения. Во-первых, вы заметили, как на него смотрели гоганы? Не очень представляю, с чем это связано, но он у них явно пользуется уважением, и они будут рады, если именно он окажет им честь, поучаствовав в нашем маленьком проекте. А во-вторых… Вы знаете, я как раз ломал голову над тем, как бы удалить Алву из столицы в день церемонии. Понимаете, наш герцог очень предсказуем в своей непредсказуемости. Он живет ради эпатажа. Да, до сих пор он ни разу не брал оруженосца — но это только потому, что раньше не было возможности что-нибудь выкинуть. А в этом году такая возможность у него есть. Вы видели списки? Я не сомневаюсь, что Алва не пропустит своего шанса эпатировать публику. Но если он как раз на это время уедет в Гальтару…

***
Город серьезно изменился в тех пор, как Рокэ последний раз его видел: развалин почти не осталось — что-то растащили на строительство новых домов; что-то украсили мраморными заплатками и пока оставили так, видимо, с мыслью найти потом заброшенным зданиям применение; что-то приспособили под хранилища зерна и винные склады. На месте внушавшего прежде мистический ужас холма зеленел террасный сад. В воздухе витало ощущение праздника: нарядные улицы полнились весело галдящим народом; суету и суматоху дополнял грохот повозок, которые лавировали между гуляющими; на отполированных сотнями поколений древних камнях мостовой, вымытых до блеска, бликовало жаркое весеннее солнце. Гоганы не то сочли такой незначительный повод, как присяга оруженосца Первому маршалу — одного-единственного оруженосца, надо заметить, — достойным поводом для фестиваля, не то вели себя так и в любой другой обычный день.
Чтобы максимально точно воспроизвести атмосферу столичной церемонии, гоганы сумели найти подходящую площадь и подходящее возвышенное место: Рокэ предстояло обозревать потенциальных оруженосцев с широкого балкона городской ратуши. На вопрос, как же выбранный молодой человек поднимется на балкон, хозяева оскорбленно заметили, что в доме, вообще-то, есть дверь и лестницы. Рокэ пожал плечами и наконец посмотрел вниз, на площадь: там, по обеим сторонам белокаменного фонтана, явно сохранившегося с древнейших времен, стояли десять молодых людей — пять юношей и пять девушек, все в военной форме талигского образца и вооруженные кто чем. Похоже, гоганы поняли термин «оруженосец» несколько буквально и заставили каждого взять в руки какое-нибудь оружие — арбалет, мушкет или алебарду.
— А вот эти прелестные создания, — Рокэ указал на группку девушек, — пришли поддержать молодежь?
— О нет, блистательный маршал! — воскликнул провожатый; его предоставили сразу по въезде в провинцию, и он говорил на талиг почти без акцента, только в минуты волнения сбиваясь на гоганский витиеватый стиль. — О нет! Неужели вы не знали? В Гальтаре девушки тоже служат в регулярной армии! Понимаете, у нас еще так мало жителей, а нужно, чтобы наши вооруженные силы сумели достойно выступить, если Его Величество потребует… Поэтому наши старейшины решили, что призывать будут всех, кто вошел в возраст, независимо от пола. Вы просили показать семнадцатилетних военных — все они перед вами.
Рокэ еще раз перевел взгляд на площадь. Регулярная армия Гальтары… впечатляла. Конечно, этот типаж был не совсем в его вкусе — но эстетике женского тела и красоте выдающихся форм он не мог не воздать должного уважения. Особого кроя военная форма не скрывала, а только подчеркивала все девичьи достоинства, и Рокэ невольно залюбовался. О, такой одалиске возлежать бы на подушках, в дальней, прохладной комнате гарема, под опахалом, вкушать шербет, помыкать евнухами, созерцать танцовщиц — а не бегать по поручениям.
Позади всех, в глубине площади, возле самого фонтана, он заметил еще одну фигурку — совсем юная девушка, по виду, младше прочих, в колете не по размеру, который мешком свисал с ее худых плеч, сгибалась под тяжестью слишком большого для нее мушкета. Она выглядела так чужеродно на фоне своих бравых, пышущих здоровьем сослуживиц, что Рокэ задался вопросом, не по ошибке ли она забрела на смотр.
— Кто это невинное дитя? — спросил он провожатого, указывая на девушку. — Чья-то младшая сестра?
— О, — провожатый присмотрелся. — Это сержант Агарис, наш штабной писарь. Негодна к строевой службе, — добавил он с горечью.
— Агарис? — удивился Рокэ.
— Да, понимаете, когда мы переехали в Талиг, всех обязали придумать себе фамилии. Многие семьи взяли фамилии по названию городов, где они раньше жили. Ее семья как раз родом из Агариса.
— Понятно. Как вы сказали, ее зовут?
— Сержант Агарис. Мэллит Агарис.
— Мэллит Агарис! — повторил Рокэ громко и произнес следом те слова, которые так часто каждый год слышал, которые нередко подсказывал другим шепотом, но которые сам во всеуслышание еще ни разу не говорил.
Толпа разразилась аплодисментами. Распорядитель забрал у Мэллит мушкет и, приобняв ее за плечи, подвел к ступеням, ведущим к двери в ратушу: проделать весь остальной путь до балкона, по мысли устроителей церемонии, она должна была в одиночестве. Девушка на мгновение замерла, тряхнула головой и решительно сделала шаг вперед. От ее фигуры повеяло вдруг глубокой стариной — наверное, эта древняя площадь повидала немало таких картин; наверное, именно так колебались и отбрасывали потом сомнения девственницы, которых в архаичные еще времена вводили в языческий храм.
— Недостойная сержант Агарис по распоряжению блистательного Первого маршала прибыла, — отрекомендовалась девушка, неуверенным жестом отдавая честь.
Рокэ поморщился.
— Сержант, — постарался сказать он как можно мягче. — В армии так не говорят. Соблаговолите выучить хотя бы «есть» и «так точно», если вы собираетесь служить у меня.
Девушка потупилась. Распорядитель, отдуваясь — похоже, сам он поднимался по лестнице бегом, — склонился над ее ухом и что-то зашептал. Забыла ход церемонии? Не помнит слова присяги? Неудивительно: тут саму себя немудрено забыть.
Остаток церемонии прошел гладко и, желая дать оруженосице возможность освоиться со своим статусом, Рокэ решил на вечер отпустить ее домой.
— Вы умеете ездить верхом, сержант? — спросил он.
Девушка кивнула.
— Тогда отправляемся завтра утром: пока что вы мне не понадобитесь. Идите попрощайтесь с родными, соберите вещи, а завтра я жду вас у городских ворот.
У него самого в Гальтаре на этот вечер было намечено еще одно дело.

Архивист, сухонький старичок с собранными в пучок редкими волосами, весь, от шапочки до загнутых носков башмаков, пропитанный вековой пылью, не стал задавать лишних вопросов, понимающе кивнул и вывалил перед Рокэ целый ворох древних свитков. То, что именитый военный заинтересовался изречениями мудрецов и старинными ритуалами, не вызвало у него никакого удивления. Он обещал провести изыскания в архиве и постараться найти к следующему визиту «блистательного маршала» еще что-нибудь полезное — и даже согласился отдать на время пару самых заинтересовавших Рокэ манускриптов, с условием, что тот будет обращаться с ними бережно и вернет в положенный срок в целости и сохранности.
— Как и нашу девочку, — вздохнув, добавил старичок. — Вы уж не обижайте ее. Она у нас такая хрупкая.
Рокэ хмыкнул и хотел было возмутиться, но архивист продолжал:
— Кстати, а кому будет служить сын Роха?
— Кто? — переспросил Рокэ: речь архивиста, так много работавшего с письменным словом, к счастью, была избавлена от типичных гоганских цветистостей, как и речь давешнего провожатого, но некоторые обороты все же сбивали с толку.
— О, простите. Я имел в виду вашего Повелителя Скал. Понимаете, мы немного следим за делами Тали… за делами столицы, я хотел сказать, — поправился старичок. — Особенно в таких важных вопросах. Древние поверья говорят, что тот, кому клянется в верности Повелитель уходящего круга незадолго до Излома, становится стержнем, вокруг которого развиваются события; фоном, на котором разворачивается история…
Рокэ похолодел и попытался припомнить, кто там собирался позаботиться о молодом Окделле. Люди Чести привыкли держаться вместе — если легенда не врет, то кто-то из них окажется новым столпом мироздания. Страшно представить мир, который крутится вокруг Штанцлера, Ги Ариго или Килеана. Впрочем…
— Вы заметите изменения не сразу, — объяснял тем временем архивист. — Подспудно, день за днем, сначала в мелочах, они будут все нарастать и достигнут апогея к Излому.
Впрочем, у Рокэ, кажется, еще есть время, чтобы решить проблему. По приезде в город обязательно нужно присмотреться к этому новоиспеченному счастливчику и, если понадобится, принять меры.

________________________________

Примечания

1. Песню из эпиграфа можно послушать здесь: www.youtube.com/watch?v=yEg4nntB4Sk. Если сериал выйдет, возможно, уже в первой серии хватит кадров, чтобы сделать на нее клип о Мэллит.
2. Элемент «деконструкции деконструкции» в этой части — отсылка к роману Дж. Хейер «Дьявол и паж» (за наводку спасибо tesley): милая юная рыжеволосая девушка, переодетая мальчиком, попадает на службу к кому надо — богатому и знатному красавцу с плохой репутацией.

Какие же мелкие изменения уже начали проявляться в мире? Читайте в следующей истории!
 
3. Карточная игра3. Карточная игра

…на что им карты, на что все те труды,
которые они в сей игре употребляют;
можно в эту игру и без карт играть…
А. П. Сумароков

Осторожно! Тупой пошлый юмор!— Алва, я хочу отыграться, — заявил Килеан.
Алва хмыкнул:
— Ну что же, пожалуйста, если вы не устали — мы играем уже часа три, — то я не против. Только игру выберу я сам.
— Конечно-конечно, — быстро согласился Килеан: он был готов на что угодно, лишь бы вернуть хотя бы половину проигранного.
— Очко, — предложил Алва.
Публика загудела; те, кто потрезвее, принялись пожимать плечами: что интересного в такой банальной игре, в которую играют в притонах самого низкого сорта? Те, кто уже успел набраться до определенной кондиции, одобрительно помычали и даже немного похлопали. Те, кто неплохо знали Алву, затаили дыхание в предвкушении.
— Очко? — удивился Килеан. — Как это? Я что-то слышал, но раньше не играл… Кажется, надо набрать двадцать одно?
— Сейчас я объясню правила, — пообещал Алва. — Но сперва…
Он поискал глазами своего оруженосца: девочка забилась в самый дальний угол и сидела там, бросая по сторонам испуганные, настороженные взгляды.
— Но сперва, — повторил Алва, — детям пора спать. Мэллит, отправляйтесь домой. Господа, я предлагаю отпустить оруженосцев. Генерал, как вы на это смотрите?
— Положительно, — заплетающимся языком пробормотал Рокслей, который обычно ходил в салон баронессы не столько играть в карты, сколько дегустировать редкие вина.
— Отлично, — сказал Алва. — Валентин, можно вас попросить проводить моего оруженосца — сержанта Агарис? Вы ведь представляете, где расположен мой особняк?
— Да, — ответил Валентин с нескрываемым облегчением: читать при мерцающем свете и в таком гаме было решительно невозможно, поэтому последние несколько часов он невероятно скучал. Он поднялся, засунул книгу за пазуху, подошел к креслу Мэллит, учтиво предложил ей руку, и они удалились. Публика помоложе проводила их взглядами, в которых мешались зависть и растерянность: посетители салона еще не успели как следует осознать смысл очередной выходки Первого маршала.
— Кстати, — встрепенулась Марианна, — оруженосцы! Ричард, будьте добры, принесите еще свечей и можете быть свободны. Ступайте в свою комнату, нечего вам тут пока обретаться, вам еще рано.
Ричард насупился, но сходил за свечами и внес в комнату несколько канделябров. Перед Алвой он шваркнул подсвечник на стол с таким видом, как будто с удовольствием метнул бы его тому в голову. К сожалению, накануне, зная, кто планирует появиться на ее приеме, Марианна строго запретила своему оруженосцу затевать ссоры и прямо приказала забыть о кровной мести до конца срока обучения. «Если бы я получила личное дворянство, — сказала тогда эрэа, — точнее, я имею в виду, если бы женщинам можно было иметь собственный герб, знаете, какую фразу я бы сделала своим девизом? Есть такая надорская, кажется, пословица: make love, not war. Считайте это своим кредо на ближайшие три года».
Убедившись, что ничья невинность теперь не пострадает, Алва объяснил наконец правила:
— Итак, очко. Играют два человека. Колода тасуется и раздается поровну. Игроки выкладывают на стол по одной карте и оценивают их достоинство: тот, чья карта младше, проигрывает раунд и должен засунуть обе карты себе в…
— Куда? — побледнев, сдавленным голосом спросил Килеан.
— Ну вы же слышали, как называется игра, — невозмутимо ответил Алва. — Себе в одно место. В задний проход, если угодно.
Марианна прижала обе руки ко рту и издала непонятный звук: человек несведущий мог бы предположить, что она потрясена — но давние ее приятели понимали, что правила игры не были для нее загадкой — возможно, она сама их разработала на пару с Алвой, — и поэтому она пытается сдержать смех.
— Я не согласен! — крикнул Килеан. — Это… это… что это за позорище? Что вы себе позволяете?!
— Напомню, что это вы, а не я, собирались отыграться. Вы были согласны на мои условия. Могу я продолжать? Так вот, затем игроки снова выкладывают по одной карте, и все повторяется до тех пор, пока колода не закончится. После этого считают, сколько карт собрал каждый, и тот, у кого их больше, считается проигравшим и теряет все деньги. Как видите, сжульничать здесь невозможно, особенно если колоду тасует незаинтересованное лицо. Все отдается на волю случая.
— Хорошо, — сдался Килеан. — Подайте новую колоду. Марианна, отвернитесь, пожалуйста.

Когда игра кончилась, выяснилось, что Алва снова подтвердил свою славу удачливого игрока, которому помогает сам Леворукий. Ему досталось всего четыре карты: тройка, семерка и два Сердца. Все остальные оказались у Килеана — незадачливый граф снова проиграл. К счастью, Алва не стал настаивать на строгом соблюдении правил и требовать, чтобы карты сворачивали трубочкой. Весь красный, Килеан вытащил сплюснутую колоду, швырнул ее на пол, натянул штаны и, не прощаясь, скрылся за дверью. Деньги остались лежать на столе.
— Отличная игра, — подвел итог вечеру Валме. — Надо будет повторить как-нибудь в тесной компании. И совместить с игрой на раздевание.

_________________________
Примечания

1. Алва излагает модифицированные правила известной карточной игры «Пьяница».

Что же было дальше? Возможно, когда-нибудь последует продолжение. Stay tuned!